– Это что же получается? – пробормотал Дубинский и, выйдя из-за стола, нервно прошелся по кабинету. – Получается, тот, кто подсунул Иванову орудие убийства (в том, что кто-то и впрямь подсунул, сомнений не возникало), ой как непрост. Дай-то бог, чтобы подполковник Степанов отыскался и сообщил, например, что во время следственного эксперимента Иванов сбежал... Тьфу, что я несу?! Это еще хуже – тогда и вовсе никакого следа не останется.

Впрочем, ни он, ни Игорь практически не сомневались, что никакого подполковника Степанова они не найдут, что такового вообще в природе не существует: если бы существовал, давно бы объявился сам. Мало того что сообщение о первом покушении на Мансурова прошло по всем внутренним сводкам, так ведь еще и физиономию Иванова по ящику демонстрировали. Что касается физиономии самого Степанова, ксерокопия, снятая с удостоверения, оставляла по своему качеству желать, мягко говоря, лучшего, во всяком случае, несколько черных пятен, получившихся на месте фотографии, с трудом давали представление разве что о круглом овале лица, но никак не о его чертах.

На столе следователя зазвонил телефон.

– Можешь звонить своему Турецкому, – сообщил Игорь. – Как мы и думали, полное фуфло, об этом типе никто никогда не слышал!..

Несколькими часами позже состоялся наконец допрос Иванова, давший следствию совсем немного, хотя, обнаружив в кабинете Дубинского Илью Борисовича, Николай явно обрадовался. И как раз благодаря присутствию доктора кое-что вытянуть из Иванова все-таки удалось, после чего Владимир Владимирович слегка изменил свое мнение о Рубинштейне: психом он явно не был.

– Ну, Коленька, – Илья Борисович сел совсем близко к своему пациенту, касаясь его коленей своими, при этом и как бы напротив него (стулья он с позволения Дубинского поставил заранее сам), – хочешь небось к бабе Симе?

Иванов посмотрел на него и улыбнулся в ответ на неизменную докторскую улыбку. Теперь по крайней мере привычка Ильи Борисовича почти все время улыбаться стала следователю понятна.

– Хочу, – прошептал он.

– Ну и славно, скоро увидишь свою бабу Симу. А чего ты шепчешь-то, голос потерял, что ли?..

– Да нет...

– Вот, совсем другое дело! Но прежде чем мы с тобой поедем к ней, давай-ка кое-что ты мне расскажешь. Помнишь, кто за тобой приехал и увез тебя с собой?

Николай кивнул:

– Дима... Он добрый, он мне куртку красивую купил – мамочку в ней чтобы похоронить.

Лицо Иванова скривилось в плаксивую гримасу.

– Ну-ну... – Доктор потрепал его по плечу. – Ты же мужик, Коля, раскисать тебе не положено.

– Надо мстить! – тут же оживился Иванов. – Дима сказал – надо тому дядьке, что мамочку убил!

– Вот видишь, – спокойно заметил Рубинштейн, не обращая никакого внимания на насторожившихся следователей, – и Дима так сказал, ты и послушался его, верно?

– Ну... А они, – Николай злобно нахмурился и ткнул пальцем в Игоря, сидевшего ближе к нему, – чего они-то не отпускают?!..

На его вопрос Илья Борисович тоже не обратил никакого внимания.

– Расскажи-ка лучше, как ты мстил, Коленька, – ласково попросил он, снова тронув Ивановна за плечо. – Вы, наверное, поехали к тому мужику? На машине?

Этот вопрос доктор обговорил предварительно со следователем. Но ожидаемого результата – описания машины – он не дал. Выяснилось только, что машина была «черная», «классненькая» и внутри «мягонькая» – то есть, скорее всего, какая-то темная иномарка.

Вероятно, главным результатом этого допроса стала некоторая ясность по поводу самого места происшествия – клуба «Энерджи» – и участия в покушении кого-то из сотрудников.

Путем множества вопросов, задавал которые по подсказке Дубинского доктор, на ходу ловко формулируя их в доступный для Иванова вид, выяснилось, что «дядьку, убившего Колину маму», Дима показал ему прямо в клубе, куда их привел «другой дяденька». Затем и Дима, и «другой дяденька» ушли вслед за Мансуровым в зал, а вот вышли они или нет, Коля не знал. Не до того ему было: он затаился под лестницей, ожидая, когда его враг выйдет в вестибюль. Дима предупредил, что выйдет он, когда все уже уйдут, – вот он и ждал. «Красивый ножичек» ему вручил также «добрый Дима».

Все эти довольно скудные сведения раздобывались в кабинете Дубинского почти полтора часа, после чего Николая увели, а Рубинштейн, заметно уставший, но покорный, был отправлен к фотохудожникам – составлять портрет «доброго Димы».

– Ну что, опер? – вздохнул Володя Дубинский, закончив писать протокол. – Ясен день, разрабатывать будем этот чертов клубешник. По крайней мере, один свой человек у нас там имеется...

– Это Павленко, что ли? – Калина дернул плечом. – Лично я бывшим из наших не сильно бы доверял... Тем более на такие бабки свалившим!

– Брось! Не будь предвзятым... Может, у него дома семеро по лавкам, которых на наши оклады не прокормишь, не говоря уж про одеть. Это ты у нас молодой-холостой, а Павленко, я думаю, где-то под полтинник как минимум. Словом, Игорек, изволь с бывшим майором сотрудничать. Давай садись, сейчас мы с тобой быстренько набросаем план необходимых оперативно-следственных действий...

Калина слегка пожал плечами, вздохнул, но послушно придвинул стул к Володиному столу.

– Значит, так... – Дубинский на секунду задумался, черная гелевая ручка, которую он держал в пальцах, повисла при этом над чистым листком его рабочего блокнота вопросительно. – Значит, так... – повторил он. – Прежде всего – повторный опрос всех свидетелей, во-первых... Список их у тебя есть?

Игорь кивнул.

– Далее – попросить Павленко охарактеризовать каждого из них самым подробным образом.

– Вообще-то их не так много, но по крайней мере с одним, точнее, с одной из них предвидится морока, – сообщил Калина.

– С депутаткой Мосгордумы, что ли? – догадался Дубинский.

– Ну да...

– Ничего, пробьешься к ней как миленький, в крайнем случае на прием запишись... Так, дальше – и это важно! Меня крайне интересует генеральный директор клубешника – как его там?.. – Дубинский отлистал несколько страниц блокнота назад. – Ага! Ну и имечко... Гордей Васильевич Сибиркин. И его почему-то у нас пока что безымянный старший менеджер...

– Хочешь знать, куда они делись и почему так быстро свалили в тот день?

– Правильно мыслишь, – кивнул Владимир. – Понимаешь, по идее, столь важного гостя этот Гордей просто обязан был проводить до выхода из клуба и под белы ручки самолично усадить в машину. Однако этого почему-то не произошло, и здесь мы с тобой имеем некое непонятное нарушение так называемого протокола.

– Чего-чего? – Калина насмешливо поднял одну бровь.

– Протокол, – вполне серьезно пояснил Дубинский, – это, Игорек, некий свод правил, которому обязаны следовать участники мероприятий определенного уровня! Он может быть гласным, а может быть и негласным, чем-то вроде традиции. Например, на прием в Кремль нельзя являться дамам в дешевой бижутерии или, скажем, в чем-нибудь вроде современных юбчонок длиной с пояс для резинок. И это вполне официально вписано в соответствующую бумагу! Ну а правило провожать важного гостя вплоть до посадки в машину – скорее традиция, но на самом деле тоже вполне протокольная... Ты что-то сказал?

– Какой ты умный, Дубинский! – с ядовитым восхищением произнес Игорь. – Особенно – насчет «пояса для резинок»! Все-то ты знаешь, да еще с нами, безграмотными чурбаками, делишься, щедрая твоя душа.

– Ладно, хватит ерничать! – Дубинский нахмурился. – Лучше, если и без меня все знаешь, приступай к исполнению. Мне, к твоему сведению, сегодня с этим планом еще к Турецкому в Генеральную ехать, так что вперед и с песней!

– Есть, с песней! – Калина, неожиданно бодро вскочил со стула и улыбнулся. – Слушай, в порядке бреда: не попросишь заодно у своего знаменитого Турецкого какого-нибудь опера мне до пары? Ты ж понимаешь, время-то работает совсем не на нас!

Дубинский внимательно глянул на Калину: не шутит ли? И, убедившись, что не шутит, а, напротив, наглеет, молча показал ему кукиш.